Неточные совпадения
Надо заметить, что летом дикие свиньи отдыхают днем, а ночью кормятся.
Зимой обратное: днем они бодрствуют, а на ночь ложатся. Значит, вчерашние кабаны не могли уйти далеко.
Началось преследование.
В 1910 году,
зимой, я вернулся в Хабаровск и тотчас поехал на станцию Корфовскую, чтобы навестить дорогую могилку. Я не узнал места — все изменилось: около станции возник целый поселок, в пригорьях Хехцира открыли ломки гранита,
начались порубки леса, заготовка шпал. Мы с А.И. Дзюлем несколько раз принимались искать могилу Дерсу, но напрасно. Приметные кедры исчезли, появились новые дороги, насыпи, выемки, бугры, рытвины и ямы…
Часов в 10 утра мы увидели на тропе следы колес. Я думал, что скоро мы выйдем на дорогу, но провожавший нас китаец объяснил, что люди сюда заезжают только осенью и
зимой на охоту и что настоящая колесная дорога
начнется только от устья реки Эрлдагоу.
Местность Картун можно считать границей, где кончаются смешанные и
начинаются широколиственные леса. Горы в стороне от реки покрыты кедровым лесом, который
зимой резко выделяется своей темной хвоей.
Когда все пристроились по местам, разносят чай, и
начинается собеседование. Первою темою служит погода; все жалуются на холода. Январь в половине, а как стала 1-го ноября
зима, так ни одной оттепели не было, и стужа день ото дня все больше и больше свирепеет.
Иногда с покрова выпадал снег и
начинались серьезные морозы. И хотя в большинстве случаев эти признаки
зимы оказывались непрочными, но при наступлении их сердца наши били усиленную тревогу. Мы с любопытством следили из окон, как на пруде, под надзором ключницы, дворовые женщины замакивали в воде и замораживали ощипанную птицу, и заранее предвкушали то удовольствие, которое она доставит нам в вареном и жареном виде в праздничные дни.
Начинаются визиты. В начале первой
зимы у семьи нашей знакомств было мало, так что если б не три-четыре семейства из своих же соседей по именью, тоже переезжавших на
зиму в Москву «повеселиться», то, пожалуй, и ездить было бы некуда; но впоследствии, с помощью дяди, круг знакомств значительно разросся, и визитация приняла обширные размеры.
За десятилетний период в метрических книгах смерть от нее упоминается 125 раз; 28 % приходится на май и июнь, когда на Сахалине бывает отвратительная, переменчивая погода и
начинаются работы далеко вне тюрьмы, 46 % на декабрь, январь, февраль и март, то есть на
зиму.
Началось оно с того, что у некоторых чиновников, получающих даже очень маленькое жалованье, стали появляться дорогие лисьи и собольи шубы, а в гиляцких юртах появилась русская водочная посуда; [Начальник Дуйского поста, майор Николаев, говорил одному корреспонденту в 1866 г.: — Летом я с ними дела не имею, а
зимой зачастую скупаю у них меха, и скупаю довольно выгодно; часто за бутылку водки или ковригу хлеба от них можно достать пару отличных соболей.
Так, в 1880 г. в Корсаковском приходе «жаба»
началась в октябре и кончилась в апреле следующего года, похитив всего 10 детей; эпидемия дифтерита в 1888 г.
началась в Рыковском приходе осенью и продолжалась всю
зиму, затем перешла в Александровский и Дуйский приходы и погасла здесь в ноябре 1889 г., то есть держалась целый год; умерло 20 детей.
С этого времени
началась жестокая
зима, и я до самого великого поста лакомился от времени до времени совершенно свежими вальдшнепами, что, конечно, может считаться большою редкостью.
Нельзя сказать, чтоб дрозды и с прилета были очень дики, но во множестве всякая птица сторожка, да и подъезжать или подкрадываться к ним, рассыпанным на большом пространстве, по мелкому голому лесу или также по голой еще земле, весьма неудобно: сейчас
начнется такое чоканье, прыганье, взлетыванье и перелетыванье, что они сами пугают друг друга, и много их в эту пору никогда не убьешь, [Мне сказывал один достоверный охотник, что ему случилось в одну весьма холодную
зиму убить на родниках в одно поле восемнадцать дроздов рябинников, почти всех влет, но это дело другое] хотя с прилета и дорожишь ими.
Зима кончилась, и
начиналась гнилая петербургская весна.
За этими воспоминаниями
начинался ряд других. В них выдающуюся роль играл постоялый двор, уже совсем вонючий, с промерзающими
зимой стенами, с колеблющимися полами, с дощатою перегородкой, из щелей которой выглядывали глянцевитые животы клопов. Пьяные и драчливые ночи; проезжие помещики, торопливо вынимающие из тощих бумажников зелененькую; хваты-купцы, подбадривающие «актерок» чуть не с нагайкой в руках. А наутро головная боль, тошнота и тоска, тоска без конца. В заключение — Головлево…
Как только еще
началась эта история, человек с двадцать сразу умерло; я спрашиваю: «Отчего вы, ребята, дохнете?» — «А всё с чистого хлеба, говорят, дохнем, ваше высокоблагородие: как мы
зимой этого чистого хлебушка не чавкали, а все с мякиной, так вот таперича на чистой хлеб нас посадили и помираем».
Уженье пескарей
начинается не рано весной, а когда вода сделается совершенно светла: оно продолжается до самой
зимы.
Незаметно подкралась
зима, сразу обрушилась на город гулкими метелями, крепкими морозами, завалила улицы и дома сахарными холмами снега, надела ватные шапки на скворешни и главы церквей, заковала белым железом реки и ржавую воду болот; на льду Оки
начались кулачные бои горожан с мужиками окрестных деревень. Алексей каждый праздник выходил на бой и каждый раз возвращался домой злым и битым.
Но и сон приходит какой-то особенный. Мечтания канувшего дня не прерываются, а только быстрее и отрывочнее следуют одни за другими. Вот и опять «величие России», вот «Якуб-хан», вот «исторические вопросы», а вот и «ну, уж нынче
зима!» Не разберешь, где кончилось бодроствование и где
начался сон…
Наступила снова
зима, снова
начались удовольствия.
Свечерело. В предместиях дальных,
Где, как черные змеи, летят
Клубы дыма из труб колоссальных,
Где сплошными огнями горят
Красных фабрик громадные стены,
Окаймляя столицу кругом, —
Начинаются мрачные сцены.
Но в предместия мы не пойдем.
Нам
зимою приятней столица
Там, где ярко горят фонари,
Где гуляют довольные лица,
Где катаются сами цари.
А пора, действительно,
начиналась темная. Осень круто поворачивала к
зиме; каждый год в этот промежуток между
зимой и осенью в тех местах дуют жестокие ветры. Бурные ночи полны холода и мрака. Тайга кричит не переставая; в лугах бешено носятся столбы снежной колючей пыли, то покрывая, то опять обнажая замерзшую землю.
Прошел великий пост и святая неделя,
начались спектакли, но никакой луч надежды не мелькал в моей голове увидеть Шушерина на сцене прежде его бенефиса, и то надо было приехать для этого
зимою в Москву.
С ранней весны до поздней осени в Дельфах звучал пэан в честь Аполлона. Наступала
зима. Аполлон на крыльях лебедей улетал в далекий край счастливых гиперборейцев, кончалось время «изобилия» (koros), приходило время «нужды» (chresmosyne) — и являлся Дионис. Пэан сменялся исступленным дифирамбом. Отовсюду стекались в Дельфы женщины, и
начинались экстатические оргии — оргии среди зимней «нужды» в честь бога «избытка сил».
Прошло лето, и наступила осень. С деревьев посыпались на влажную холодную землю пожелтевшие, отжившие свой короткий век, листья…
Начались дожди. Осенняя грязь — не летняя: она не высыхает, а если и высыхает, то не по часам, а по дням и неделям…Подул ветер, напоминающий о
зиме. Почерневший от непогоды лес нахмурился и уже перестал манить под свою листву.
Началось следствие с арестами и разбирательствами, которое затянулось до половины
зимы. Главная роль пришлась на долю проф. Андреевского. По его предмету, полицейскому, или (как в Мосете проф. Лешков уже величал его тогда)"общественному", праву — я подал и диссертацию. Материал для нее доставил мне один еще дерптский мой знакомый, служивший в министерстве государственных имуществ.
Обедает Вена, как и вся почти Германия, от двенадцати до часу дня, потом
начинается после работы в канцеляриях и конторах сиденье по кафе, чтение газет, прогулка по Рингу, с четырех часов — Promenade concert (концерты для гуляющих) в разных садовых залах, и
зимой и летом.
В ту
зиму уже
началась Крымская война. И в Нижнем к весне собрано было ополчение. Летом я нашел больше толков о войне; общество несколько живее относилось и к местным ополченцам. Дед мой командовал ополчением 1812 года и теперь ездил за город смотреть на ученье и оживлялся в разговорах. Но раньше,
зимой. Нижний продолжал играть в карты, давать обеды, плясать, закармливать и запаивать тех офицеров, которые попадали проездом, отправляясь „под Севастополь“ и „из-под Севастополя“.
Сезон петербургской
зимы 1862–1863 года (когда
началась моя редакторская жизнь) был, как читатель видит, очень наполнен. Вряд ли до наступления событий 1905–1906 годов Петербург жил так полно и разнообразно.
— Надо тебя пристроить, — повторял он тогда в"Альпийской Розе", — что-нибудь такое найти на всю
зиму и чтобы даже осталось к тому времени, когда
начнется зубристика к государственному экзамену. — И тут он что-то такое сообразил и спросил его...
— Не всех, но почти что всех. Наказание — больше для прилики… С этого и
началось. А потом —
зима такая выдалась. Несколько было"волнений", выражаясь газетным жаргоном, — и все в одном районе.
Иногда цесаревна тут с ними на посиделках, когда они работали, занималась рукоделием, пряла шелк, ткала холст,
зимой же об Святках собирались к ней ряженые слободские парни и девки, и тут разливался чисто русский простодушный разгул:
начинались пляски, присядки, веселье и удалые песни, гаданья с подблюдным припевом. Под влиянием бархатного пивца, да сладкого медку, да праздничной бражки весело плясалось на этих праздниках; сама цесаревна до них была во всю жизнь большая охотница.
Начинается зима. Неужели пойдет опять такая же канитель? Спанье до одиннадцатого часу, гостиный двор, магазины, Невский, визиты, Летний сад и Английская набережная, коньки, понедельники в опере, субботы в Михайловском и потом пляс, пляс и пляс с разными уродами.